29.04.2003 18:00:

ВИТАЛИЙ МАНСКИЙ: "ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО - ЭТО ВЫСШАЯ МАТЕМАТИКА"

В Торонто проходит международный фестиваль документальных фильмов, именуемый Hot Docs Festival. Виталий Манский представляет на нем российскую документалистику.

Манский - режиссер телеканала "Россия". Снял более 20 документальных фильмов, получал награды на международных фестивалях. Его фильмы о Горбачеве, Ельцине, Путине имели громкий резонанс. По-настоящему большой успех ему принесла картина "Частные хроники. Монолог" - ее показывали в Торонто три года назад.

Своими мыслями о кино, телевидении и вирусе SARS Манский поделился с журналистом Людмилой Белецкой.

Людмила Белецкая: В России о вас говорят и пишут как об одном из самых известных российских документалистов, вы - самый близкий к Кремлю человек среди всех российских деятелей культуры, один только перечень наград занимает пятнадцать строчек... Не слишком ноша тяжела?

Виталий Манский: Что касается наград, так я просто работаю много. Некоторые режиссеры снимают одну-две картины и получают наград столько, сколько я за все жизнь заработаю. У них, конечно, очень яркие фильмы. Но, видимо, столь выдающихся вещей человек не может сделать много. Я таким режиссерам завидую. Может быть, они завидуют мне. Вот что сейчас вспомнилось - у Пушкина в "Дубровском" Пугачев говорит: этот ворон - он триста лет падалью питается, а вот сокол немножко поживет и нет его. Я бы, конечно, хотел соколом быть, а оказался ближе к ворону. Насчет приближенности к власти - несмотря на всю вхожесть, у меня-то официальных российских наград не так много.

Л.Б.: На фестиваль в Торонто вы привезли фильм "Бродвей - Черное море". Он - о самых простых людях, отдыхающих на Черном море, которые, как вы говорите, сами никто и звать их никак. Снимали вы и Михаила Горбачева, российских президентов - бывшего и нынешнего. Что было интереснее делать - кино о Путине или снимать пьяного фотографа на черноморском пляже?

В.М.: Говорю абсолютно без дураков: снимаю только то, что мне интересно. Того же Путина снимать по-человечески было очень интересно. Врачу, наверное, любопытно лечить ему зубы, парикмахеру стричь его, портному шить костюм, а документалисту интересно снять о нем фильм.

Л.Б.: Если бы вам пришлось снимать фильм о закончившейся недавно иракской войне, как бы вы это делали? Стали бы показывать все в натуральных подробностях с трупами, кровью и прочими ужасами?

В.М.: Сложный вопрос. Правильного ответа на него никогда нет. И здравомыслящий человек время от времени отвечает на него по-разному. Я могу сейчас как-то ответить, например: да, надо это снимать. Но сразу оговорюсь, через месяц я же могу сказать, что не надо этого делать.

Л.Б.: И от чего же это зависит?

В.М.: Зависит это от того, снимаю я для телевидения или делаю документальное кино. Любое телевидение - это инструмент пропаганды. Эта его функция лидирует с большим отрывом. Пропаганде по своей природе нужны яркие образы, чтобы быть более убедительной. Поэтому арабский телеканал "Аль-Джазира" показывал трупы - это попадало под их идеологию, под их пропагандистские цели. А вот на Си-эн-эн не демонстрировали все эти ужасы, у них были другие задачи. Но когда американские солдаты, а вместе с ними журналисты вошли в Ирак, Си-эн-эн стала показывать какие-то цепи, жуткие орудия пыток в иракской тюрьме... Если бы там обнаружились трупы, это все вывалилось бы на экран.

Что бы я снял об Ираке? Практически всю войну у меня в голове как бы снимался фильм, который никогда никто не увидит. Я бы снимал жизнь простой иракской семьи, где отец, скажем так, офицер иракской армии, служит режиму Саддама Хусейна, кто-то из членов семьи учитель в школе, кто-то занимается еще чем-то. Как они по вечерам дома обсуждают эту проблему? Всю войну я бы снимал через жизнь одной семьи. И если бы эта семья или кто-то из близких ей людей погибли, безусловно, это было бы показано. Меня удивляет, что никто этого не сделал.

Л.Б.: Вы проводите категорическую линию между телевидением и документальным кино?

В.М.: Документальное кино, и это мое глубочайшее убеждение, не только не нужно телевидению, - оно противоречит его природе. Документальное кино - это философия, высшая математика, классическая и авангардная музыка... Ничего из этого не востребовано на телевидении. Документальное кино не только сложнее делать, его сложно и воспринимать. Скажем, если вдруг французские рестораны уравняют в цене с "Макдоналдсом", все равно большинство народа будет ходить в "Макдоналдсы" - большинство не хочет иметь дело с какими-то изысканными эксклюзивными вещами. Они хотят получить свою булку с котлетой и все. Телевидение работает на это большинство. И вот тут мне видится большая трагедия, потому что на самом-то телевидении трудится меньшинство, которое потребляет французскую кухню, а производит биг-маки. Почему вы думаете телевизионщики такие нервные? Да потому, что живут двойной жизнью.

Л.Б.: Так ведь вы тоже работате, между прочим, на телевидении, большой пост занимаете...

В.М.: Поэтому и говорю так. И каждый день изменяю себе. Как всякий работающий на телевидении человек. Ничего страшного в этом не вижу, не комплексую. Нормально это. Но я изнутри знаю: телевидение и документальное кино - это две большие разницы, как говорят в Одессе.

Л.Б.: Какой из фильмов дался вам наиболее трудно?

В.М.: "Частные хроники", наверное. И я не говорю даже о каком-то внутреннем состоянии. Из огромной породы нужно было вымыть этот золотник, работали, как старатели... Потратил на это пять лет жизни.

Л.Б.: Есть в России интересные молодые документалисты, смена подрастает?

В.М.: Как-то пару лет назад мне попал в руки список молодых документалистов. Взглянул и словно током ударило, потому что некоторые из них были старше меня, а если и младше, то на год-два. Действительно смешно. Сейчас стали появляться по-настоящему молодые и интересные.

Л.Б.: Вы приехали на фестиваль в Торонто через день после того, как ВОЗ посоветовала не ездить в этот город, потому что SARS. Элтон Джон и Билли Джоэл отменили свои концерты, да и на ваш фестиваль не все приехали...

В.М.: Я когда летел сюда, думал, один буду в самолете - таких страхов в Европе и Москве наслушался об этом вирусе. Самолет был полным. Ладно, думаю, это, наверное, люди летят хоронить своих близких. Приземлились. Думал, увижу всех в масках с какими-нибудь дезинфицирующими пульверизаторами... Опять ничего.

Все это снова возвращает меня к разговору о телевидении: говорят, если событие не показали по телевизору, его нет. Конечно, умерли люди, это большая трагедия, без всякой иронии говорю это. Но что было бы, если б телевидение не говорило об этом столько, или говорило как-то иначе, не нагнетало бы так? Что, от эпидемии гриппа или от СПИДа меньше людей умирает?

SARS из медицинской проблемы и человеческой трагедии в рамках семей, где заболели люди, превращен в большую информационную бомбу. Но вот в чем ирония: бомба эта как бы убивает тех, кто это придумал. Кинематографисты, журналисты, телевизионные люди не приехали на фестиваль, прекрасно зная, как это все делается. И судьба людей вовсе не волнует эту информационную машину.

Мы не знаем ни одного человека, который умер. Вот на памятнике, на могиле, обычно пишут две даты: когда человек родился, когда умер. Для памятника важна эта дата, а для документалиста интересно тире, что соединяет даты. В нем ведь вся жизнь.

bbc.co.uk