04.04.2003 11:02:

СОКУРОВ: МНЕ СТЫДНО ЗА ХХ ВЕК

В пятницу 4 апреля в британский прокат выходит фильм Александра Сокурова "Русский ковчег".

Однако британская премьера фильма прошла еще в ноябре прошлого года ­ во время Лондонского кинофестиваля. Именно тогда Александр Кан и взял это интервью у режиссера.

Александр Кан: Ваши фильмы - это поиск ответов на глубинные проблемы человеческого бытия. И хотя вы никогда не были чужды новой кинематографической выразительности и формированию нового языка, средства технические и формообразующие все же оставались для вас вторичными. В "Русском ковчеге" вы пошли на невиданный до сих пор экcперимент. И хотя фильм этот по-сокуровски глубок и серьезен, всеобщее внимание привлекает именно полуцирковой трюк с непрерывным проходом камеры. Зачем Вы пошли на это? Стоила ли игра свеч?

Александр Сокуров: Я давно хотел снять фильм на одном дыхании. Это давняя моя мечта, идея этого фильма возникла больше 15 лет назад, но тогда не было таких технических средств. Я давно хотел сделать такой фильм. Я знаю, что подобные попытки, так называемых длинных кадров, были у Довженко, были они и у Годара, у Антониони, но все они были реализацией локальной задачи внутри фильма, и протяженность их была 5-7 минут. Сделать так, чтобы вся драматургия была органична течению реального времени, когда над временем нет насилия - вот что было для меня важно. Попробовать, могу ли я отпустить время в свободный полет.

А.К.: Удалось?

А.С.: Я считаю, что да. Конечно же, я вижу огромное количество недостатков. Когда я посмотрел материал первый раз после съемок, я думал, что просто потеряю сознание. От отчаяния. Я ведь, поверьте, далеко не все, что хотел, сумел сделать в этой картине. Предполагаешь одно, а получается далеко не все. Получилось примерно половина. Но не потому, что она такая специальная по постановке. В середине производства фильм был остановлен - не было ни копейки денег. За два дня до съемок у нас была абсолютно критическая финансовая ситуация. Можете представить себе состояние режиссера, находящегося под таким гнетом. Мы закончили съемки, и у нас не было денег расплатиться с актерами, которые и без того гроши получали, работая в мороз 23 градуса. Создание художественного произведения - всегда только попытка. Но я, тем не менее, отвечаю за то, что я делаю. Кто может сделать лучше меня в этих условиях, пусть сделает. Но еще раз повторяю, критерием являются не эти цифры и факты, а то чувство, которое возникает в зале - спокойствие. Через пять минут никого не интересует, одним это кадром снято или монтажом. Сидят и смотрят.

Болезненная тема

А.К.: В полуторачасовом проходе по Эрмитажу-Зимнему дворцу Вы коснулись многого и многих. И Петра I, и Екатерины, и обоих Николаев, и Пушкина, и Пиотровского, и даже мельком блокады. Не коснулись только 1917 года, штурма Зимнего дворца - каким он был или не был, свержения Временного правительства, революции? Почему?

А.С.: ХХ век для меня - очень болезненная тема. Мне так стыдно за это время, мне лично. Может быть, потому что я, как гражданин, многому был свидетель и за многое сам ответственен. У меня нет сил ни комментировать, ни говорить что бы то ни было по поводу блокады, например. Миллион человек. Я не могу найти этому оправдания никакого и не знаю, что с этим делать. Стыд, просто стыд испытываю от этих событий 17 года. Так стыдно, что я не могу этим заниматься. Стыдно за инсценировку штурма Зимнего, стыдно. Поэтому ничего этого там нет. Конечно, многого там нет. Этот фильм, конечно, очень субъективное сочинение, и, вероятно, многие недостатки картины содержатся как раз в этом обостренном субъективизме.

А.К.: Вы не производите впечатление человека робкого, и в своих работах в прежние, менее безопасные времена смело касались любых, в том числе откровенно политических тем.

А.С.: Идет время, и я начинаю многое понимать иначе. Мне стыдно, например, перед Солженицыным, когда мы с ним встречаемся. Я ведь был студентом, то есть человеком уже достаточно разумным, когда все это с ним происходило. Но я ничего не сделал, чтобы стать в ряды тех людей, кто боролся за него. Я ни слова не сказал в защиту диссидентов, хотя и сам потом испытывал серьезные трудности, когда закрывали мои картины. Тогда я ничего не сделал. Я считал так: я должен получить образование, стать на ноги, чтобы, сориентировавшись, будучи уже более сильным человеком, отстаивать те позиции, которые считаю разумными. Это было неправильно. Надо было совершать неразумные поступки, которые я не совершал. И теперь я уже несколько раз говорил Солженицыну, что мне стыдно. И со временем чувство стыда это только растет.

Европейская Россия

А.К.: Ваша Россия, Россия увиденная сквозь призму Эрмитажа, - Россия очень специальная, петербургская, европейская, западническая. Мы видим ее практически с фасада. Даже персонажи отобраны исключительно по степени известности на Западе - от Петра I до Валерия Гергиева. Вы ведь не могли забыть о существовании другой России - непарадной, деревенской. Нет ли в таком выборе сознательной конъюнктуры?

А.С.: Я понимаю ваш упрек. Но чтобы это снять, надо было снять "Русский ковчег", скажем, на алюминиевом комбинате в Красноярске. В данном случае я пошел в место, которое я очень люблю. Если бы в Петербурге не было Эрмитажа, я бы не остался в этом городе. Я не коренной петербуржец, и мне там бывает действительно тяжело. Но Эрмитаж - единственное, что меня там удерживает. И я решил поместить эту свою идею туда, где мне легко, где мне стены помогают. Но в Эрмитаже нужно быть сообразным этому месту. Не я там жил, и не такие, как я, жили там. Хорошо ли это, плохо ли - пусть судит Бог, или история, или общество. Но там были и жили именно те люди, которых мы там видим, а не какие другие. Они создали великую галерею, великий музей. Это главное - архитектура, среда. Я не отношу себя к поклонникам или почитателям монархии, это все - факт жизни родины моей и вместе с тем - поэтическая формула.

А.К.: Вы находитесь в современном российском кино в несколько странном положении. С одной стороны, в отличие от, скажем, Иоселиани или Кончаловского определенного периода, или Тарковского, или Сергея Бодрова-старшего, вы не уехали, что для вас, очевидно, принципиально. Россия для вас, совершенно очевидно, - не просто место жизни.

А.С.: Да мне предлагали уехать, даже организовывали отъезды.

Российский кинематограф

А.К.: Фильмы Ваши, тем не менее, снимаются по большей части на западные деньги. В этом не было бы большой беды, Россия сейчас страна небогатая, и финансирование нужно находить там, где его можно находить, но иногда складывается ощущение, что и предназначены они не для России. На родине их почти никто не видит. Не смущает ли вас, русского художника, оторванность от вашего зрителя?

А.С.: Смущает. Смущает и очень больно ранит. Возможность показывать фильмы есть, хотя бы по телевидению. И "Телец" уже несколько раз показывался по центральным каналам. Но в России - и на ОРТ, и на РТР, и на НТВ - существует установка не показывать русскоязычный кинематограф. Прокат в кинотеатрах также практически невозможен по той же причине. Идет деструктивная работа и прокатчиков, и телекомпаний, которая может иметь самые страшные последствия для страны. Показывается "муви", агрессивный кинематограф, и никто практически против этого не возражает. Было время, когда я очень переживал и пытался что-то сделать. Сейчас уже вижу, что сил у меня на это не хватит. Внутреннюю задачу я для себя определил: я должен делать фильмы настолько, насколько мне хватит на это сил. А что будет - я отдаю в руки Божьи. Создание кино - труд сложный, а мне вообще ничего не дается легко, и от картины к картине становится все труднее и труднее. Но я считаю, что надо, тем не менее, работать даже в этих условиях. Что же касается финансирования, то по мере возможности мне помогает и наше министерство культуры. Эти деньги не могут определить бюджет фильма и, действительно, я работаю с западными деньгами. Это тоже не очень большие средства, но при этом я не испытываю никакого давления продюсерского, цензурного. Если бы оно было, я просто не смог бы работать. Я не работал так в советское время, в условиях тоталитарного режима, хотя они были чрезвычайно сложными, и я понимаю, что не смогу работать в продюсерской системе, которая будет что-то определять в художественном облике картины.

А.К.: Вы в кино уже много лет, сняли много фильмов как игровых, так и документальных. Вы - художник, явно тяготеющий к эксперименту. Не хотелось ли вам хотя бы ради эксперимента снять фильм, который оказался бы близок - ну не широкому, а хотя бы интеллигентному - зрителю на родине?

А.С.: (Смеется.) Вы знаете вообще-то это не моя проблема. Я своим продюсерам говорю: "Вы хотя бы копейку вложили в продвижение фильма, который я делаю?" А мне говорят: "Зачем? Фамилия свое дело сделает." "Вы представляете себе какой-нибудь блокбастер, - говорю я им, - в продвижение которого не вложили ни копейки? Хоть там и самый известный режиссер и актеры-звезды?" Сидят, задумавшись. "Вложите, - говорю я им. - Вложите хотя бы сто тысяч долларов в продвижение любой из моих картин, и ее будут смотреть". Уверен в этом.

БИ-БИ-СИ